«Мы одновременно говорим на экспертном, некоммерческом и государственном языках» - Светлана Маковецкая, директор Центра ГРАНИ

16 июня 2021

Есть ли для развития НКО альтернатива государственным деньгам, может ли ресурсный центр быть одновременно институтом развития и сервисным центром, а также о важности создания экосистемы для «чудиков» - директор Центра гражданского анализа и независимых исследований (Центр ГРАНИ) Светлана Маковецкая в интервью RAEX.

— Каким должна быть сотрудник НКО — с точки зрения знаний, навыков, этических норм? В чём его отличие от работника обычной бизнес-структуры?

— Во-первых, должен быть каркас профессиональных знаний: менеджер НКО должен понимать, как выглядит управленческая и экономическая модель деятельности некоммерческой организации. В экономике и управленческом учёте для НКО есть своя специфика: разные источники финансирования, особый тип оценки себестоимости и т.д. Это очень важно.

Во-вторых, эти люди, которые на уровне контекстного образования понимают, как выглядит взаимодействие государства и самостоятельного гражданина, понимают, что такое теория коллективных действий, могут приблизительно представить, как выглядят государственные организационно-политические, правовые системы взаимодействия с некоммерческими организациями и негосударственными субъектами не только на уровне правовой информированности, но и на уровне практики. И поэтому крайне важно, чтобы образовательные системы и знание некоммерческой деятельности у специалиста или руководителя некоммерческой, в том числе благотворительной организации опирались на отечественный опыт. Это является центральным, если хотите — якорным условием.

Есть ещё soft skills, которые очень важны в некоммерческой деятельности: навыки получения, интерпретации информации, то есть отделение рекламного сигнала от содержательного сигнала. Это возможность понять, почему люди говорят так или иначе, то есть слушать другого человека. Это всё связано с коллективным и индивидуальным лидерством. Это готовность изменять себя.
И менеджер также должен понимать, что такое система с открытым доступом, ценности прозрачности, подотчётности и т.д. Это какие-то такие минимумы.

Ещё к сектору НКО должны быть применимы конкретные знания и навыки в наиболее бурно развивающихся сейчас профессиях, то есть это некоммерческие юристы, некоммерческие бухгалтеры, некоммерческие инвесторы, специалисты по стратегическому управлению и стратегическим дискуссиям, специалисты по кооперации, субконтрактам. Пожалуй, это основные вещи.

Центр гражданского анализа и независимых исследований (Центр «ГРАНИ»)

Центр гражданского анализа и независимых исследований начал работать в Перми в 2007 году. Организация создавалась для экспертной, консультационной и информационной поддержки деятельности граждан и их объединений по реализации общественных интересов, в том числе во взаимодействии с органами власти.

Центр имеет многолетний опыт управленческой поддержки социально ориентированных НКО и активистских групп в городе Перми, Пермском крае и различных регионах РФ, и позиционирует себя как флагманский центр социальных инноваций, поддерживающий продуктивные общественные инициативы, содействующий развитию эффективности некоммерческой деятельности, социального предпринимательства, через проведение экспертизы, консультаций, обучение и оказание организационной поддержки, способствующий снижению барьеров участия гражданских организаций в решении социально-экономических проблем.

При экспертной поддержке Центра «ГРАНИ» удалось решить проблемы большого числа отдельных инициативных групп Пермского края, обращавшихся в разные годы за поддержкой в защите общественных интересов. Ряд интересных и важных для Перми и Пермского края общественных инициатив родился непосредственно на мероприятиях или при поддержке Центра «ГРАНИ», экспертную, тренерскую и методическую поддержку получили большое число самых разных групп — экологических инициатив, зоозащитников, организаций по защите прав людей в ограниченными возможностями, по вопросам изменения системы реабилитации, сообщество родителей, бегунов и многих других.

— В НКО преобладают женщины — это видно невооружённым глазом. Отчего так получается?

— Сектор вполне себе сбалансирован, просто вы обращаете внимание прежде всего на социальные НКО. В социальной сфере — хоть в государственном секторе, хоть в некоммерческом, хоть в коммерческом — очень много женщин, потому что здесь требуется особый тип навыков и инструментов, которыми они обладают. А если вы посмотрите на правозащитные организации, там будет много мужчин. Среди экологов достаточно много мужчин. И если мы посмотрим на уровень молодых волонтёров и специалистов, то среди них девушек и юношей примерно поровну — даже в социальных НКО. 

— Работа в НКО позволяет реализоваться амбициозным людям?

— Молодые люди, которые приходят к нам, через полгода начинают разговаривать с министрами. Где они могут сделать такую головокружительную карьеру? Так что ожидания увидеть в НКО одних только страдающих тётенек 45 лет основаны на стереотипах. 

У нас есть огромное количество некоммерческих организаций, которые занимаются разными видами общественной деятельности: свобода в интернете, продвижение науки и т. д. Это нормальные амбициозные 30-летние мужчины. Государство приблизительно с 2007–2008 года, и особенно сейчас, сделало всё от него зависящее, чтобы маргинализировать проблему профессиональной карьеры в некоммерческой деятельности. Вот и всё.

— По каким признакам можно понять, что в регионе некоммерческий сектор состоялся и хорошо себя чувствует?

— Есть вещи, лежащие на поверхности. Например, условно говоря, потенциал менеджмента. Если НКО проходят нормально проверки контрольных органов — это один аспект. Второй — если они выигрывают в разнообразных конкурсах: не только конкурсы Фонда президентских грантов, но и конкурсы различных благотворительных фондов. Это тоже говорит о достаточном потенциале менеджмента. 

Ещё один показатель, который мне кажется очень важным, — это распределённость. То есть если НКО не сгрудились в одном региональном центре, а есть несколько географических кластеров, в том числе они могут быть в сельских территориях и в маленьких муниципалитетах. Если среди НКО региона есть системы кооперации — поддержки, взаимодействия, шеринга, субконтракта. Если государственная система поддержки работает хорошо.

Ну и наконец есть ещё один аспект, связанный с тем, в какой мере они являются бенчмарками, в какой мере представители именно этого региона являются определяющими на межрегиональном и федеральном уровне. То есть они являются носителями каких-то историй успехов, или идеологическими центрами, или вестниками нового, или ещё что-то важное и т.д. То есть там есть ещё известные сертифицированные федерацией, точки роста. Мне кажется, такая совокупность, как минимум, говорит о развитом секторе. 

Есть и вещи, входящие в рейтинг АСИ и Минэкономразвития по распоряжению правительства № 1284, важно количество и процент хороших рабочих мест со средней заработной платой не ниже, чем средняя по отрасли, с длинными рабочими траекториями специалистов и т. д. Это тоже показатели того, что сектор в регионе развит.

— На ваш взгляд, какая главная функция ресурсного центра? Если идти от названия, то вроде бы он должен в том числе распределять ресурсы.

— Ресурсный центр — это калька с американского опыта. Ресурсный центр, с одной стороны, — это институт развития, а с другой — сервисный центр для НКО. Это две его основные функции. Поэтому не все, кто называется ресурсными центрами в России, в реальности ими являются. И не все себя так идентифицируют, то есть самопрезентация идёт тоже не на уровне ресурсного центра. 

Основная роль ресурсных центров, с моей точки зрения, — это снижение издержек на ведение некоммерческой деятельности. Поэтому разные ресурсные центры действуют по-разному. Это могут быть учебные центры, которые специализируются на повышении квалификации, улучшении знаний, навыков, формировании опыта у специалистов некоммерческих организаций. Это могут быть институты, которые занимаются экономикой некоммерческой организации, центры субконтрактации, центры венчурного выращивания некоммерческих стартапов, коворкинги. Среди функций ресурсного центра могут быть аутсорсинг бухгалтерии — это тоже помогает НКО снижать свои затраты. Ресурсные центры за счёт своей включенности в разнообразные сети также могут формировать «коммуникационный перекрёсток» — НКО в результате несут меньше издержек на поиски и распространение информации в некоммерческой деятельности.

В целом мне ближе модель, когда ресурсный центр делится на институт развития (к которым я отношу и свою организацию — мы воздействуем на среду, в том числе и на сами ресурсные центры) и специализированный ресурсный центр — он как домашний доктор, то есть, собственно говоря, сервисный центр некоммерческих организаций. 

— Вашу организацию, кстати, ведущие фигуры отрасли практически единодушно называют среди лучших ресурсных центров.

— Есть исследование — я не совсем с ним согласна, но что-то в нём всё-таки есть, — которое делал СЦПОИ [Сибирский центр поддержки общественных инициатив], один из самых старых ресурсных центров. Они опрашивали другие ресурсные центры на Дальнем Востоке и в Сибири на предмет того, кто оказал на них влияние. В результате была выделена группа из 9 ресурсных центров, в число которых вошли и мы. Это для нас почти медалька, потому что как раз в этих двух макрорегионах — Сибири и Дальнем Востоке — мы не расположены, но ресурсные центры о нас знают и получали нашу поддержку. 

Мы фронтирные, мы работаем с такими же фронтирными НКО, а не с самыми центральными. Мы организация-мост в ресурсных организациях. Мы «трилингвы», то есть говорим на экспертном языке, на некоммерческом языке и на государственном языке. Предложения по улучшению ситуации мы можем тут же упаковать в управленческий процесс, в административный регламент или в проект нормативно-правового акта. 

По поводу нашей роли как института развития: мы воздействуем на среду, предоставляем услуги лицам, принимающим решения, или группам некоммерческих организаций, и усиливаем инфраструктуру поддержки развития некоммерческой деятельности. Например, создаём методики развития ниш новых сервисов для некоммерческой деятельности. На основе нашего генератора готовых решений для управления НКО вы можете посчитать себестоимость ваших услуг с помощью наших экселевских инструментов или рискометров и т. д.

— Этот консалтинг платный?

— Для кого-то платный, для кого-то нет. Например, мы консультируем крупные благотворительные фонды при реализации ими проектов в регионах, когда им нужно найти партнёров из числа местных НКО. Это бесплатно. Бывает создаем модели развития для конкретных НКО. Например, организация в одном из регионов столкнулась с проблемой: им нужно сделать следующий шаг, а они не понимают, как это сделать. Пять лет они проводят уличные фестивали, рассчитанные на детей и семьи, и не понимают, в какую сторону дальше двигаться. Мы построили списки вовлечённых лиц, потом посчитали референтные группы, создали модель, указали, где есть перекрёстное и неперекрёстное финансирование и т. д. Это платный консалтинг. Бывает, что такого рода услуги оплачиваются ваучером — какой-нибудь крупный благотворительный фонд может выдать НКО ваучер на оплату 4–5 консультационных дней.

Но в целом в нашем бюджете заработанные средства либо равны, либо больше, чем так называемые благотворительные переведённые средства. То есть мы сами по себе являемся устойчивой экономической организацией. 
Объём наших аутсорсинговых услуг одновременно — это 19 организаций или заказов. Больше не можем потянуть. Да и само слово «аутсорсинг» с какого-то времени не используем — люди просто пугаются и считают, что это какая-то бизнесовая история. К тому же некоторые его виды, — например, аутсорсинг персонала, — государство года 4 назад запретило.

— Институты развития, к которым вы себя отнесли, всегда связаны с какими-то механизмами финансирования. Возможно ли, что ваш центр превратится в финансовый хаб между региональной администрацией и некоммерческими организациями региона, крупными корпорациями с их корпоративными фондами и региональными НКО?

— Нет, и это сознательная наша позиция, если хотите, сознательная финансовая модель. Наша полезность и миссия заключаются в том, что мы можем работать без конфликтов интересов. Для нас это очень важно, потому что это позволяет сохранять нам независимость. Если же мы станем обязательным элементом финансового шлюза, то неизбежно окажемся вовлечены в номенклатурный оборот. Хотя мы сидим в Перми, нас хорошо знают и на региональном уровне, и на федеральном. Основная наша ценность заключается в том, что я любому губернатору или министру могу сказать всё, что считаю нужным и правильным, ровно потому, что я не сижу у него на зарплате. 

Есть и такая особенность: ныне существующая инфраструктурная «обвязка» для НКО создавалась прежде всего иностранными донорами, а никак не российским государством. Оно инфраструктуру, в том числе институты развития в сфере поддержки НКО, получило к 2010 году уже сформированной и потом их либо достраивало, либо имитировало, либо делало параллельные системы.

Сейчас, например, создаются фонды губернаторских грантов, чтобы можно было прозрачно оперировать российскими федеральными средствами. При этих фондах создаются ресурсные центры — независимо от того, существовал вообще в регионе до этого ресурсный центр или нет.

— Можно сказать, что отрасль огосударствляется?

— Существуют целые огромные пласты некоммерческих организаций, для которых получить бюджетные средства — это, по их мнению, испортить карму: например, в значительной степени экологические организации или зоозащитные.
В чистом виде, помимо сразу создающихся как государственно ориентированные организаций, чистого огосударствления пока не происходит, а происходит изоморфизм — то есть стремление подстроиться под что-нибудь, армированное как успешное. Я в этом разбиралась, когда писала исследование «Инерционный сценарий развития НКО в России». Изоморфизм стал работать ровно потому, что самые длинные, а не на полгода или 9 месяцев, деньги — государственные. Очень плохо, что нет альтернативных длинных денег для НКО — например, иностранных денег. Это вопрос не суверенитета, а вопрос альтернатив. Изоморфизм, — вынужденное или сознательное подражание, — приводит к уменьшению разнообразия в секторе.

Есть и другое тревожное явление: распространение церемониальной практики, когда наличие у тебя публичного отчёта важнее, чем содержание самого отчёта. Никто его, собственно, толком не читал и читать не будет, но чек-лист ты должен заполнить.
А вот технологические новации почти не приживаются в секторе. По-моему, фонд «Друзья» пытался совершить мучительный подвиг — они оплатили приход крупных менеджеров в почти десяток крупных фондов. Сторонние менеджеры попытались привнести в работу этих фондов инновационные для сектора подходы: CRM, системы безопасности, KPI — а показатели эффективности вообще являются похоронным звоном в некоммерческих организациях. Но «варяги» ушли через два года и всё, похоже, тут же вернулось в привычную колею. 

— Многие считают, что серьёзный импульс развитию НКО может дать социальное предпринимательство и социальный заказ, которые заметно расширит для НКО финансовую базу. Насколько такие ожидания обоснованы?

— У нас появился закон о социальном заказе. В принципе, доступ к бюджетным средствам за счёт субсидий на оказание разнообразных услуг, а это предусматривает закон о социальном заказе, — конечно, важная вещь. У нас есть первый опыт оценки возможного влияния на НКО и само общество внедрения соцзаказа — мы участвовали в исследовании в шести субъектах РФ: посмотрели, как сбалансирован/не сбалансирован рынок, спрос, предложение, что хотят потребители.

Ясно, что есть некоммерческие организации, которые должны разгрузить государственные учреждения и оказывать услуги либо повышенной полезности, либо обеспечить шаговую доступность. В некоторых случаях НКО могут ещё и привлечь дополнительные благотворительные средства в какой-то сектор социальных услуг. Например, модель паллиативной помощи в разных регионах позволяет делать эту комбинацию: средства здравоохранения плюс средства социальные.
Но здесь есть ряд ограничений.

— Каких?

— Во-первых, есть некоммерческие организации и их специалисты, которым просто нельзя работать с бюджетными средствами — они сядут на следующий же год, потому что они не понимают основного условия взаимодействия с бюджетом. Ведь деньги казны можно тратить не на то, что ты считаешь целесообразным, — многие НКО именно так привыкли делать, — а только на то, что у тебя в договоре записано и подкреплено нормативно-правовым актом. 

Во-вторых, себестоимость этих соцуслуг и тариф, выставленный НКО, должны быть приблизительно одинаковы. Никто не будет считать, что у некоммерческой организации должны быть какие-то дополнительные вклады в долговременную работу — даже как инвестиции.

Наконец, есть ограничения, связанные с тем, что некоммерческие организации, получающие льготы, могут этими льготами пользоваться только под бесплатную деятельность. Например, если НКО арендовала у государства или муниципалитета на льготных условиях помещение и стала оказывать в нем услуги возмездного характера, то она может потерять льготы по аренде и начнет после этого платить полную стоимость — в таком случае заложенная НКО финансовая модель развалится. Так что далеко не всем СОНКО стоит ввязываться в соцзаказ.

Но одновременно есть и очевидные положительные моменты. Соцзаказ предусматривает ваучер, когда потребитель сам выбирает: хочет — идёт за услугой в бюджетное учреждение, хочет — в коммерческую организацию, хочет — в некоммерческую. 
В законе есть и другой важный момент: НКО может заявиться на конкурс по предоставлению субсидий на оказание каких-то услуг цепочкой организаций. Если одной организации недостаточно, вы можете предложить субконтрактную цепочку или кооперационную цепочку. Пока ещё непонятно, как именно это заработает, но такая возможность в документе заложена. Сейчас под это формируются подзаконные нормативно-правовые акты. 

— То есть это всё же рабочая модель?

— Если бюджетные услуги — это только якорь, вокруг которого станут нарастать услуги бесплатные или частично платные, тогда социальный заказ будет замечательной нишей для некоммерческих организаций. Например, кому-то понадобилась услуга сиделки и он готов за неё заплатить, то возникает возможность, — например, у Красного Креста, — получить за эту услугу, в том числе повышенного или расширенного качества, деньги. Помимо того, что   бесплатно, в рамках социального обслуживания, оказывается помощь другому человеку, не имеющему для этого средств. Это нормальная модель.

— Количество денег, которое пойдёт в сторону НКО по социальному заказу, — это хороший индикатор развития некоммерческого сектора?

— Да, но не в ближайшие 3–4 года. Хотя сама по себе идея возможности привлечения НКО к решению социальных проблем — уже показатель того, что НКО стали заметны. Но пока социальный заказ — это всё ещё пилоты. В нынешнем году их станет 16: 2 проекта было в позапрошлом, 4 — в прошлом, и ещё в нынешнем году добавляется 10.
Надо понимать, что социальный заказ влечёт риски, в том числе политические — ведь патерналистски настроенные части населения могут решить, что государство отказывается от своих обязательств. 
Я думаю, что одним из показателей разворота государства к НКО будет ситуация, при которой оно перестанет поддерживать непрерывно только волонтёров, то есть индивидуальное творчество, а обратит внимание на членские организации. И если государство помимо волонтёров будет, например, вкладывать рубль своих средств на каждый рубль членских организаций, это будет серьёзный аспект. И тогда и клубам найдется место, и кому угодно, потому что это нормальная кровеносная система. Люди складываются сами, государство им помогает. 

—  Подвержен ли третий сектор моде — волнам интереса к той или иной сфере деятельности?

— Да, с середины 1990-х годов мы явно видим волну общегражданских и правозащитных организаций. Затем появляются социальные сервисы, городское гражданское творчество, буккроссинги, раздельный сбор мусора. В некоторых случаях волна заключалась в том, что государство реформировало себя — возник запрос на те некоммерческие организации, которые работают над проблемами прозрачности, подотчётности, антикоррупционными механизмами и т. д. 

Сейчас тоже новая волна формируется, и она касается разнообразных «чудиков», людей с особенностями, я бы так сказала. Наверное, года три назад мы обнаружили, что очень многие говорят о запросе и на среду, экосистему для людей с какими-то чудоковатостями, условно говоря. Это могут быть аутичные дети, но не с точки зрения их инвалидизации, а с точки зрения рабочих мест для них. Это какие-то прокрастинаторы, веганы, вегетарианцы, куртуазные маньеристы и анархо-синдикалисты. Им нужны НКО, сервисы — все эти шеринговые вещи, кооперации, возможности создания вообще никак не зависящих от государства клубов, получения образования вне государственной системы. Эти экосистемы для «чудиков» — то, что требуется прямо сейчас.

Светлана Маковецкая

В 1995 по 2003 — возглавляла Уральское агентство поддержки малых и средних предприятий. Участник авторского коллектива разработчиков Концепции развития малого предпринимательства в Пермском крае в 2001–2006 гг. В 2005–2008 годах в качестве программного директора руководила проектом «Будущее прав человека в России» Пермской гражданской палаты. С 2007 года возглавляет Центр гражданского анализа и независимых исследований (Центр «ГРАНИ»). 

Член коллегии Экспертного совета Правительства РФ. Член экспертного совета по вопросам совершенствования системы государственного управления при Правительственной комиссии Российской Федерации по административной реформе. Член Правительственной комиссии по координации деятельности Открытого правительства Российской Федерации (2012–2018 гг.).

С декабря 2018 года — член Совета по развитию гражданского общества и правам человека при Президенте РФ. 

Источник: RAEX